Крик

«Мне было пять лет, когда началась та, Великая Отечественная Вoйна. И всё, что со мной было потом, я помню очень плохо. Но вот это начало, этот ужас, этот гудок сирены и весь этот путь из дома в это бомбоубежище, и мать, которая вела меня за руку… И страх, что я потеряю её и руку вырву.

И потом… Потом эвакуация. И посадка в этот поезд. Чудовищная посадка. Как бежали по перрону почему-то… И потом мне будет бесконечно сниться вот этот миг, что я её теряю. Что я один. И вой этой сирены. И потом мы рано вернулись из эвакуации, 43-й, по-моему, был ещё год. И вот эти окна, перечеркнутые маскировкой. Вы понимаете, вoйна…Она не уходит. Она с вами навсегда. Уйдёт всё другое, а она останется.

Я никогда не забуду: в Коктебеле в Доме творчества писателей был писатель… Да не буду называть его фамилию, он умер…Но в полдник он ходил по столам и собирал недоеденные брошенные пирожки, которые давали на полдник. Он ночью просыпался, и ему надо было, чтобы была еда. Он был из Ленинграда. И вот этот ужас голода, он дирижировал его жизнью. Потому что нет ничего страшнее вoйны, как бы вы её не называли.» (Радзинский, 2022)

Ну что же, twentysix. The end of the line, как говориться.

Видимо, настало время нам прощаться. Большинство из вас, видимо, уже с нами попрощались: за последние 3 недели людей, написавших мне из России чтобы узнать жив ли я вообще, могу пересчитать на пальцах одной руки. Оно-то, в целом, и понятно: если верить опросникам, то большинство, похоже, очень даже и не против этого безумия. А скорее - очень даже и за.

У одних - очереди в бомбоубежища, в подвалы, спуск на станции метро.
У других - очереди в Икею, драки за сахар, спуск в бездну, вход в пустоту.  

Можно, конечно, долго говорить: «Да я вообще не голосовал за него. Да за нас уже всё решили, мы тут вообще не при делах. Да я вообще аполитичен, вообще не интересуюсь политикой. Да я просто на велике кататься хочу, да и в целом мне всё равно.»

Знаете, сколько вообще за 3 недели людей погибло? А мирных сколько? Не знаете? 
А знаете, сколько еще погибнет?

Боеприпасы объёмного взрыва не выбирают, кого - убивать, а на кого - помиловать. Грады по жилым кварталам не выбирают определённый дом, не наводятся исключительно на военный объект. Попросите многоуважаемого Витю ЛВН-а показать фотографии Харькова, самого большого русскоязычного города за пределами России.

Ночной кошмар, который разворачивается в России, то средневековье, тоже не будет выбирать цель. Отвечать придется всем: и тем, кто - голосовал, и радовался [Роскомнадзору]; и тем, кто - дома сидел, кто был аполитичен. И тем, кто хотел уехать в Европу; и тем, кто хотел купить новый велосипед; и тем, кто просто хочет чая с сахаром и туалетной бумаги. Судя по тому, что было сказано вчера, так вообще скоро вернётся смертная казнь. 

 «Как решаются в России сложные вопросы? Вы классика возьмите, откройте. Называется: Достоевский. Там у него Смердюков всё время, которого учит лакей Григорий, всё время мучает его вопросами.

“А ПОЧЕМУ?”

“А ВОТ ПОЧЕМУ!” - сказал Григорий, и больно ударил Смердюкова.

Вот так у нас, обычно, из века в век, ещё с тех допотопных времён, до Ивана Грозного, решались вопросы, которые трудны для власти.» (Радзинский, 2022)

Я просто хочу понять: вы [русские] точно понимаете, что вы творите?
Вы точно отдаете себе отчет, куда вы собрались идти? 

«Я, как бы, вы знаете, в жизни многое видел… и вроде считал себя защищенным. Но вот этот звук сирены… Он снова начал звучать.» (Радзинский, 2022)




Статью на pinkbike можно прочитать тут.
А Cranked Magazine можно взять тут! 

Мирного вам неба. Оставайтесь живы.
Украину ждёт ренессанс. Я в этом уверен.

P.S. Паша, спасибо, что вернулся.